Я одеваюсь.
Я надеваю на себя ваши взгляды. Надеваю на себя свое имя. Надеваю одежду. Свое я. Кто я?
В.И.Даль:
«Я,двугласная буква йа, в русской азбуке 33я, в церковной 38я. Не может следовать за г, к, ж, ч, ш, щ, хотя в рязанском говоре иногда так произносится». А что говорит рязанский говор про меня, за кем мне следовать?
«Я,местоимение личное первого лица един. ч., во мн. ч. мы;». Мое личное местоимение, безликое, уличенное, уличное.
«Кто там? “Мы!” А кто вы? “Калмыки!” А много ль вас? “Я одна!”». Мы все немного калмыки, “и в черных локонах евреи,
и дикие сыновья степей”, гдето есть наша внутренняя Монголия, гдето внутренний Иерусалим, мой братразбойник, куда мы отправимся на этот раз?
«Якать,янькать, янчать, твердить я, я, говорить все только о себе и от себя. Якала, янька об. кто якает. Яканье, действие по значению глагола.».
Я якаю, я янчу, твержу все о себе да о себе, а есть ли смысл говорить о чемто другом? Я вижу в этом честность. Я думаю, я честная. Актриса. Я честная актриса.
Продолжаю одеваться.
Одевают человека, надевают одежду, одеваю себя, надеваю тебя, пользуемся наперстком, чтобы не проколоться. Чтобы не слетели предохранители. Предохраняемся. Не прокололись? Был наперсток? Нет? Прикол. Ты наперсточник. На перста. В следующий раз не наденешь уйду. На мне будет одежда и личное местоимение. Ну, до встречи.
Надеваю кольца, в основном возраста. Почти тридцать колец. Обручальных нет.
Я снимаю с себя шали, поцелуи, проклятия. Шали пахнут духами, сладкие, материнские, я не простыла, и никому не дала, ничего не дала, было стыдно, а теперь понятно почему. Шаль колола шею, но я не заболела. Снять бы твои поцелуи, разложить перед дочкой веером, смотри, милая, как было, не только в книжках, не только в фильмах, ты ничему не научишься дочка, но я все равно предупрежу будь осторожна. Смотри, какие они были чистые. Только
на камеру снято, несколько, случайные снимки случайной любви. Что бы еще снять? Проклятия уже сняты, у меня подруга биоэнергетик, говорит что до 16 года надо из страны валить. Что с экономикой туго будет. А я пью энергетик и киваю, потому что у меня папа экономист.
Стоп, снято. Всем спасибо.
Я раздеваюсь.
Я.
Жду тебя. Кто ты? Почему я тебя жду? ТЫ.
«Ты местоим. личн. вт. лица, един. ч.» . Твое лицо второе, милый, твое лицо единственное. «Искаженнаявежливость заменяет слово это мн. числом, но у нас доселе простой человек
говорит всякому ты, и Богу и Государю».
«Тыкатькому, говорить ты. Мужик всякому тыкает. Лучше по чести тыкать, нежели с подвохой выкать. Давно ли вы с ним тыкаетесь?».
Да мы с ним уже и не тыкаемся, уже несколько лет как перестали.
Тебя нет; ты есть; ты приходишь, когда хочешь, и уходишь, не предупредив. Мне следовало бы свыкнуться с тобой, но у тебя всегда разные лица. Я узнаю тебя по тому, как смотрят твои глаза и по тому, как ты приходишь.
Ты приходишь: уставший с дороги, голодный, твои руки грубы, твои слова тяжелы. Я узнаю тебя по тому, как ты уходишь. Уходя, забываешь куртку.
Я узнаю тебя, когда жду. Я жду твоего возвращения, но в следующий раз стучишься уже не ты: я вижу другие глаза и скулы, голос, ты подругому держишь вилку и нож, улыбаешься чужой улыбкой.
Я бы свыклась с тобой, разным, но ты никогда меня не узнаешь. Ты каждый раз говоришь, что раньше меня не знал.
(пауза)
Так вот, есть ты, а есть я. То есть я есть здесь, а ты гдето там, где же ты (оборачиваясь: никого нет). Поэтому я решила тебе писать письма.
Помню, написала тебе после долгого молчания.
Привет, Старик!
Нет, погодите. В этой истории два главных лица. Ты – и я. И вначале мне хочется еще немного рассказать про тебя:
…двигаясь из точки в точку, подкуривая у прохожих, оставляя то тут, то там свои браслеты и кольца, теряя мысли (комкая их как пух и скатывая в небольшой мягкий шарик, который в итоге забываю в кармане пальто), случайно вспоминая названия улиц разных городов, я приближаюсь к тебе.
Я еще не знаю, какой ты высокий или грустный, мужчина или женщина, не знаю, носишь ли ты кольца и на каких пальцах (и что это значит), не знаю, ссорились ли твои родители в детстве и не в разводе ли они сейчас, есть ли у тебя татуировки, я не знаю, что ты любишь на завтрак и любишь ли завтракать вобще.
Я не знаю, что случится с нами и как. Станем ли мы друзьями, будем ли мы бродить по городу, или, если нам не понравиться бродить по городу, будем ли пить кофе у наших общих друзей, будут ли у нас общие друзья, будет ли у нас в принципе чтото общее, и, что важнее а захотим ли мы, чтобы оно у нас появилось. Может быть, мы поймем, что нужны друг другу не только как друзья (в этом случае, вероятно, ты всетаки окажешься мужчиной), может быть, даже захотим, чтобы это длилось дольше месяца и тогда прийдется решать, как это сделать и стоит ли. Может быть, мы будем вместе много смеяться, когда никто вокруг не будет понимать, почему нам так весело, или будем мастерить из лохмотьев мира новое. Может быть, пространство между нами будет так здорово вибрировать идеями, что мы даже создадим чтото стоящее.
Поймешь ли ты меня, когда я расскажу, о чем думала перед сном? Прощу ли я тебя, когда узнаю, что ты мне соврал? Как изменятся наши нарисованные мечтами и опытом картины мира? Захотим ли мы быть рядом друг с другом, когда комуто из нас будет плохо? А сможем? Если мы решим, что любим дру друга будет ли в этой любви место для ответственности? А для безответственности? А для спонтанности? А для веры? А для веры в каждого из нас? ( А для_каждого_из_нас?)
Если мы проиграем ( во что бы мы не играли ) захотим ли продолжать?
А что мы будем делать, если, как дети, в этой игре потеряем чувство меры и разобьем чтонибудь? Я твою машину и планы, ты мое сердце и вазу?
Не решим ли мы сделать чтонибудь глупое? Неужели мы не решим сделать чтонибудь глупое?
Кем ты будешь? Кем ты станешь? Зачем?
У меня нет ответов на эти вопросы. Я просто знаю, что мы встретимся.
Кстати, Старик – это ты.
И – иногда – это совершенно некстати.
А вот и письмо.
Привет, Старик!
Давно думала тебе написать. Много времени прошло с того дня, когда я в последний раз не отправила тебе свое письмо; но мы движемся по одним и тем же траекториям, и вот я опять пишу.
Что поменялось? Сложный вопрос, потому что о слишком многом хочется рассказать. Теперь все совершенно подругому, если говорить коротко, и я все никак не могу решить это так изменился мир, или так изменилась я. Поэтому лучше расскажу, что осталось прежним.
Я все так же неуклюжа в движениях, внешних и внутренних, а нежность и красота все так же токсичны. Последние встречаются слишком часто, я думаю, все чаще с каждым днем, а относительно моей старой жизни много фатальней. Мне все так же нравится перебирать четки своих чувств, пока что получается не так музыкально, как раньше, но зато я беру новые ноты. Я знаю, Старик, тебе бы понравились, хотя, наверняка, ты был бы сильно разочарован моей техникой. Возможно, именно поэтому я так долго не писала.
Люди все так же красивы, а море, как и раньше, волнует меня значительно больше гор. Я продолжаю любить зиму, в этот раз она крайне похожа на мое внутреннее время года, так же холодно, но не больно, и даже если бы были слезы, они бы просто замерзли и стали блестящими осколками хрусталя.
Время все так же течет сквозь меня, прорастает цветами, большими стежками прошивает сердце, иногда сжимает горло, затыкает сквозные дыры. И небо над головой
думаю, все то же, только теперь я значительно лучше вижу отражение нашего мира, оно дрожит пустыми судьбами, это если говорить о том, чего я раньше не видела или на что не смотрела.
Это все, Старик, что я хочу тебе сказать, и все, на что у меня сейчас есть время. Передавай всем привет и не грусти, потому что я слишком сильно за тебя переживаю. До связи и благодарю, что я могу танцевать свою партию, не боясь задеть тебя. Пока.
В.И.Дальне говорит, кто такой «старик». Самое близкое слово к нему – «старый».
«Старый,многолетний (многодневный и многовековой), противопол. новый. старый дом, давно выстроенный, долго простоявший. Старый друг лучше новых двух”. А старый любовник – лучше новых трех, хотя я, конечно, этого не говорила. Мы както построили дом, и, кажется, я до сих пор в нем живу. Он стоял недолго, хотя тут уже так – смотря с чем сравнивать. У кого как.
“Ветхий,обветшалый, негодный, изношенный. Торговать старым платьем, обносками, с вычинкой и переделкой. Не то худо, как старо да хило, а то худо, ново (молодо), да гнило”. Я думаю, что именно этим я и занимаюсь – торгую старым платьем, мои чувства – ветшалый предмет гордости (почти без предубеждений), я уже из них выросла (давно ли? сама не знаю), и самое страшное, что может с ними случиться – если они сгниют во мне, начиная с рукавчиков (по краю ажурное кружево – наша первая постель, подкладка из вискозы – обыкновенный синоним недолговечности).
«Прежний,бывший, давнишний, прошедший, минувший”. Ты попрежнему бывший, в этом плане у нас постоянные отношения, кстати. Это не меняется последний полторы тысячи дней (хотела бы сделать вид, что не считала). Давнишняя правда, минувшее дело, эхом звучащее в разных уголках моего тела – иногда оно стреляет в висок, иногда в живот, иногда в пах. Последнее время даже не больно. Совсем.
“Старыйстиль, счисленье, календарь до папы григория xiii, юлианское счисленье”. Это не стильно, кстати, даже по юлианскому. Счисленью. Это я тоже считала.
А вот и господин В.И.Дальпроговорился:
“Собират. старики, или собрание, собор старцев. Красота граду есть старчество, летописец. Стариковщина, собранье, быт, обычаи стариков, старина, старинный порядок. это пахнет
стариковщиной, верно придумали старики”. Верно придумали, да не подумали. В соборе старцев, куда ты меня зачемто пригласил, нашлось мне место и я потом за него даже не мстила. Я знаю, в этой истории два летописца – ты и я, твоя летопись уже написана (хотя я ее так и не прочитала), а я свою скоро закончу. Это была красивая и бесмысленная история, и в этом мире мало лучшего, что обладало бы такими же прекрасными качествами.
Привет, Старик!
В прошлый раз я рассказывала тебе о том, что в моей жизни осталось прежним. Хочу написать теперь, что поменялось.
Наши птицы уже много лет, как улетели из нашего сада, я тебя выдохнула и стало спокойней. Ты стал один из многих, кого я узнала бы в толпе и даже не подошла поздороваться. Так часто бывает мы встречаем человека, который меняет фильм нашей жизни, а через время забываем написать его имя в титрах. Тебя я помню; но предпочитаю о тебе не говорить, да и особых причин это делать просто нет. Складки на нашей постели давно разгладились, а когда я вижу тебя в окно ты проходишь мимо то стараюсь не смотреть, в основном чтобы не заметить, как ты постарел. Время многое решает, да, Старик? Особенно когда мы не готовы или не способны сделать этого сами.
Ты всегда очень иронично относился к тому, чем я занимаюсь. Что ж, ничего не поменялось, если взять этот дурацкий микроскоп бессмысленности жизни, окажется, что я опять не оченьто понимаю, куда иду да и зачем это в принципе делаю. Но я выбросила свой такой, теперь у меня новые линзы, они сужают мой мир до какихто простых и понятных вещей, и мне это очень нравится. И кстати, у ученых есть уже давно микроскопы, они называются, наверняка, както подругому, и в них я верю значительно больше, чем в наши старые. Не так давно, например, они обнаружили Бозон Хиггса, в твоей плоскости это значило бы практически найти и доказать смысл жизни, а ты со своим даже не смог увидеть, как я тебя любила.
Я переехала в другой город, поменяла стрижку, друзей и даже пару раз свое имя. Старая жизнь для меня чтото вроде истории, которую я хорошо знаю, одна из многих любимых легенд. Я стараюсь поменьше ей делиться, но, к сожалению, пока получается плохо. Там слишком много удивительных вещей, и (хотя уже и не пытаюсь найти того, кто бы мне их объяснил) я ищу того, кто хотя бы разделил мое удивление.
Я сказала, что выдохнула тебя. Что ж, это только часть правды. Потом я пару лет не дышала, а сейчас делаю это но искусственно, с помощью медицинского аппарата, последней модели. Врачи говорят, что можно уже его снять, но что они знают, эти врачи?
Мне страшно стать в этом самостоятельной, я наверняка вдохну чтонибудь очень вредное или когонибудь, кого не следовало бы. С другой стороны, и это мало от меня зависит, я все равно сделаю это очень скоро.
Старик, не пиши мне. Я не понимаю, зачем ты это делаешь мы же все, что хотели, сказали; и что еще важнее многое так и не озвучили. Мне смешно и нелепо видеть твои письма, я выбрасываю их, не вскрывая. Всего не получишь, Старик, и всему свое время. Наше потерялось в пустыне, которую потом залил океан, теперь там благодатный биологический суп, плавают чужие рыбы и чужие чудовища. Они даже не мои. Говорю тебе, уж точно не стоит мешать им жить.
Целую тебя, Старик! Я рада, что снова начала тебе писать пока это единственный мостик, который соединяет обе мои жизни: ту, что уже выцвела в моей памяти и сегодняшнюю, которая только начинает прорастать.
И постарайся не думать о грешном, Старик, нам всем это так не к лицу. В.И.Даль:
“Грехм. поступок, противный закону божию; вина перед господом. наследный грех. кто грешит, тот раб греха. грехи любезны, доводят до бездны”.
Грехи любезны, доводят до бездны.
Грехи любезны, доводят до бездны.
Кажется, мы их провели.
Старик, здравствуй!
Знаешь, если бы мы встретились и сели друг напротив друга, я бы обязательно показала сводки новостей моей внутренней Монголии, короткие фактологические репортажи о людях, в которых влюблена или от которых устаю. Я бы рассказала, хотя бы фабульно, их истории и попыталась объяснить, как и в каком месте нити наших судеб пересекаются, какой узор создают. Вместо этого я тебе пишу о своих чувствах в самом деле, не думаю, что строгая сюжетика наших жизней так важна, как и слова, которые мы говорим друг другу или, например, время и места наших встреч.
Помнишь, у тебя был старый “Фунай”, лучевой телевизор, который все время фонил, по экрану шли разноцветные полосы, серый снег, он сам переключал каналы? Мы с ним сейчас очень похожи, небольшие проблемы с приемом и трансляцией, поэтому мои рассказы и чувства стробят, как “Касабланка”, которую мы смотрели, помнишь “Касабланку”? Господи, как же давно это было.
Мне жаль, если тебе грустно, от того, что я пишу. Говоря честно (пусть это имеет значение),я думаю, что умею веселить и веселиться, что сама являюсь забавным существом. Думаю, это было бы не очень легко писать тебе чтото смешное, мое чувство юмора, наверное, понятно от силы двум людям, но я бы постаралась и справилась. В мире полно смешного, но очень часто это просто то, что отвлекает от боли, которую мы не можем прожить. Во мне сейчас минимум боли, кстати, уверена, потому что я действительно неплохой психологический хирург, у меня крайне острый внутренний скальпель и очень точные весы чувств. Так что смешное меня веселит – но все так же не делает счастливой.
Я много думаю о словах. Я начала с этого свое письмо, знаешь, мне всегда хотелось создать чтото красивое из слов, избежав железных рамок смысла. Все сказанное ложь, все несказанное ложь еще большего масштаба. Простой вопрос, выбор кому врать.
Если бы я могла, я бы создала целый мир из слов, в нем бы были незаконченные наброски замков с воздушной архитектурой, листья с прожилками времени, из него ведрами можно было бы вытаскивать осязаемые метафоры и обливаться ими по утрам. Мне очень странно догадываться, что не все думают подобным образом, я не очень хорошо понимаю жизнь вне слов, с трудом верю, что найдется, чем ее заполнить.
Я тебе говорила, сейчас тут зима, у меня немного мерзнут ноги и очень хочется целоваться. У меня целый шкаф свитеров и полшкафа шарфов. Если тебе будет холодно, скажи, я вышлю парочку.
Хорошего настроения и пока. В.И.Даль:
“СЛОВОср. исключительная способность человека выражать гласно мысли и чувства свои; дар говорить, сообщаться разумно сочетаемыми звуками”. Моя исключительная способность – не выражать гласно, но гласно мыслить. И когда повезет – даже не домысливать. Мой дар –
не говорить но говорить с тобой, и здесь опять мое “я” пропадает: нет тебя нет слушателя, нет собеседника (дерево рухнуло без звука и никто его не услышал). Бабах.
“Слова,означающие предмет, называются существительными; означающие качество — прилагательными; выражающие действие — глаголами”. Мое существительное – я, я существую иногда даже не “потому”, а вопреки, случайно, вдруг, ага, так сильно я существую. Мое прилагательное – ты, ты прилагаешься ко мне даже когда мне не хочется (даже когда не можется вобщемто, ты всеравно прилагаешься), как мой постоянный несессер, в котором всегда лежит красная губная помада и ворох жухлых осенних листьев – все, что осталось от наших чувств. Мой глагол – слово, оно глаголит более, чем все твои “думать”, “делать” и “решать”, круглосуточно, круглогодично, бессердечно.
И еще (это важно): слово – маленькая травинка, за которую можно зацепиться, чтобы вскарабкаться на гору смысла, я слышала, что именно на этой горе лучше всего видно, как встает солнце, бьют по воде китовыми хвостами ветра, а еще там самые красивые закаты во всей Вселенной.
Даже не вспомню, кто мне это сказал.
Первое неотправленное, самое давнее (предпредпредиещенемножечкопредидущее) и самое большое письмо
Привет!
Я тут подумала знаешь, Стивен Хокинг отменил черные дыры, разве я не отменю тебя? “Черные дыры совсем не то, что мы о них думаем”, сказал Стивен, а мировое сообщество дружно написало об этом во всех изданиях и дало заголовок, что черных дыр просто нет. Как думаешь, милый, если я скажу, что ты это совсем не то, что о тебе думают, решит ли хоть ктонибудь, что тебя нет? Как думаешь, может ли так быть, что к этому решению приду именно я?
Сегодня я гуляла с дочкой моей подруги, дочку зовут Влада, а подругу Алена. Мы с Владой шли по дороге, и вдруг увидели маленькую лягушку. Я давно не верю в сказки, мой хороший, знаешь, я один раз прожила целую жизнь, полную сказок, только вот в конце концов они оказались неправдой. И уж тем более не верю в сказку про принца, который только прикидывается лягушкой. Знаешь, а давай я расскажу тебе Настоящую Историю, о том, как это было.
Настоящая История.
Один раз принцесса гуляла по лесу. Она была доброй и неглупой, иногда даже слишком чувствительной. Один раз ей положили плод бобовых под хороший ортопедический матрас, и она елозила всю ночь, но так и не смогла заснуть. И вот, гуляя по лесу, она встретила лягушку. Она была начитанная, эта принцесса, поэтому сразу же ее поцеловала. И, что ты думаешь, произошло? Правильно. Ничего. Принцесса поморщилась и еще раз поцеловала лягушку. Потом еще и еще. Удивительно, но лягушка так и осталась лягушкой. Тут история и заканчивается, остается только добавить, что после этого Принцесса стала очень брезгливой, перестала читать сказки и ушла с головой в квантовую механику и бихевиориальную психологию.
Конец.
Так вот, милый, мы гуляли с Владой по лесу, и нашли лягушку. Она сидела на высохшей дороге, она была маленькая и очень обычная, зеленокоричневая. В отличии от настоящей истории про принцессу, речка была достаточно далеко, поэтому мы с Владой решили спасти лягушку от высыхания. Я взяла ее в руки, но потом всеже попросила свою юную подругу мне помочь и нести. Влада согласилась, и мы мирно протопали несколько километров, болтая о мальчиках и ловя лягушку, когда она всетаки находила лазейку во Владином домике из ладошек. И тогда мы увидели болото. Ну, болотоне болото, болотце, “Слушай!, сказала я своей соратнице, “А давай ее выпустим здесь”. Влада согласилась, раскрыла ладони, и тогда мы увидели, что лягушка стала яркооранжевой. Знаешь, в фильмах про Амазонку на Дискавери показывают диковинных зверей этого цвета. И тогда – а я очень люблю канал Дискавери – тогда я достаточно быстро вспомнила, что это значит. «Так природа говорит нам, что лягушка ядовитая», сказала я Владе – «Не лезь руками в рот и не трогай глаз». Влада очень испугалась, и мне пришлось ее утешить тем, что той лягушки был всего сантиметр. Дорога домой заняла час, и весь час мы держали руки подальше от лица, а придя домой, хорошо вымыли их с мылом, и даже тогда меня не оставила брезгливость. Это очень неприятно, держать ядовитых животных в руках. Даже когда их спасаешь. Тоже самое я чувствую теперь к тебе мне противно.
Я думала про тебя вчера, и позавчера, и еще раз пару дней назад. Я думала, ты есть. Знаешь, я пила сладкое вино, и вдруг поняла, что на тебя можно смотреть только как на солнечное затмение через бутылку. Чтобы было лучше видно.
Я называла тебя милый, а теперь буду называть “Старик”. Ты обидел меня, но важно не это, важно то, что у тебя сердце старого дурака, такое же глупое, такое же высохшее, беспокойное и бессмысленное. И когда я это поняла, оказалось, что тебя действительно
нет (конечно!), и никогда не было, Боже, какая старая, банальная история, прости, что я ее рассказываю, ведь если бы эта история была лодкой индейца, она бы или утонула 10 лет назад, или ее бы сдали в утиль. Но я не индеец, я берегу глупое старье поэтому, наверное, к моим берегам тогда причалил ты. А ведь тебя никогда не было, мойнепринц, такая скучная правда, или, как сказала бы принцесса из Настоящей Истории, ты всегда был просто моей проекцией.
Настоящие обиды это поломанные ребра нашей души, смещенные позвонки достоинства, вывихи гордости. Чтото проходит само, чтото надо лечить. Но оно не исчезает, оно болит на погоду, старый ты дурак, на хорошую и на плохую, “нельзя об этом думать”, шепчет по утрам обида колющей снизу, “будешь теперь знать”, объясняет злость тупой ноющей справа. И тошнит по утрам, потому что: “Нельзя. никому. доверять”. И я чищу зубы, а сама “Нельзя. Никому. Доверять”. Потому что иначе вырвет. Потому что у меня слабый, психически неустойчивый желудок. Потому что ты обыкновенная ядовитая лягушка.
В мире так много слов, которые я могла бы тебе сказать, только сто слов помещаются на зеркале в ванной, написанные красной помадой, и они все были бы твои, я бы дарила тебе их с утра до вечера, и ночью, ах, чего стоят только слова ночью. Но ты оказался обыкновенной бормочущей черной дырой, которой на самом деле даже нет.
Прощай, Старик. Теперь я буду называть тебя только так.
Напомню, как это было до:
Ты говорил мне слова, а я прикладывала их к себе и выздоравливала. Ты говорил мне слова, и я даже не бежала, зная, что они начнут вспарывать мне брюхо, как только, и никакая спасительная мысль мне не поможет.
Мы сказали друг другу моря, океаны слов. Мы их писали и читали, кричали, мы ими плакали, из них можно было бы построить целый город, там на всех дорогах было бы написано “осторожно”, сколько раз мы сказали это друг другу, сколько раз не услышали.
Некоторые слова я помню. Многие слова я простила. Не простила твое люблю, знаешь, мне кажется, это простить сложнее всего, как не пытаюсь, не могу найти тебе оправдание, останавливаю движение внутренних поездов, запрещаю охранникам входить, куда, здесь занято, здесь одни слезы. Простите.
Твои слова я одевала вместо тапочек, твоими словами я красила губы и обедала, твои слова я приговаривала себе, когда было страшно, я их собирала, как марки, и вклеивала в альбом своей жизни на самые видные места.
Но я всегда знала, что когданибудь придет момент (ведь придет!), ведь все в этой жизни так окончательно кончается, наверняка, взаправду, и я выпущу твои слова на волю, верну их тебе, как возвращают старые карточные долги, с неохотой и не понимая, зачем я это делаю.
И тогда они перестанут быть твоими, станут чистыми и прозрачными, как лед, и мне будет так холодно их слышать.
А потом они растают. (пауза)
Так они и поступили.
А вообще, Моя жизнь похожа на письмо,
которое я пишу комуто. Я не знаю адресата, у меня нет представления, где брать почтовый штамп и куда его ставить.
Но кто ты, кому я пишу это письмо? Почему я так тщательно описываю одни вещи, а другие проглатываю быстрыми фразами? Я не знаю, кто ты и лишь немного понимаю, кто такая я. Некоторыми абзацами я довольна, некоторыми не очень.
Когда я пытаюсь понять, зачем это делаю, то только догадываюсь, что, может быть, мне кажется, что, когданибудь, я найду того, кому важны мои рассуждения, важны мои оценки, выписанные слова о моей обычной жизни, которые бродят по моим венам и иногда вырываются наружу.
Бывает, я встречаю человека, рядом с которым начинаю думать, что все, что я уже написала, и все, что напишу это ему (ура, ему!). Например, Старик. Что это тот “ты”, кому я пишу и не отправляю письма, я узнаю интонации и улыбки, тут же решаю толку медлить, мы ведь ( как мне кажется ) знакомы так много лет и несколько жизней, мне каждый раз кажется, что мы обсудили уже столько вещей и нет смысла все это повторять, самое время идти вперед, ведь там все станет понятно, и мы спокойно выдохнем, сядем на песок и будем смотреть, как восходит солнце.
Но этого не происходит.
Быстро, как только я открываю глаза (а ведь некоторые вначале открывают именно глаза, а не сердце!), как только вижу настоящее, то сразу понимаю, что это был опять не ты. Я злюсь на этого нового, ни в чем неповинного человека, параллельно пытаясь отыскать хоть немного
твоих качеств в нем, или хотя бы человечность. Если у меня получается найти последнее, то можно считать повезло.
Я бы хотела сложить из реальности журавлика, или, на худой конец, кораблик – но пока я только складываю письма в ящики, книги, стопки, а бывает (ты же это читаешь!) что и в почтовые ящики.
Не пойми меня не так я не ною.
Я просто описываю, что происходит.
Привет, Старик!
Что уж говорить это последнее мое письмо тебе, я напишу его и сожгу все предыдущие.
В этом письме я расскажу про тебя. Твой голос; твои босые ступни; твои отзывчивые руки. Я слышу тебя, когда шумят деревья и когда течет вода. Я узнаю по следам дороги, которыми ты ходил. Я всегда с тобой куда бы ты ни шел, я иду рядом. Я рядом, когда ты смеешься и плачешь, когда молчишь и когда рассказываешь другим людям о себе.
Себя ты знаешь; но предпочитаешь делать вид, что это не так. Глупый. Все равно ты себя никуда не спрячешь, твоя кожа прозрачна, а мысли просвечиваются сквозь нее. Иногда ты меня обманываешь, но есть верный рецепт против обмана, он называется время, и его не провести.
Ты смеешься; я знаю, ты смеешь.
Наверное, я очень тебя люблю.
Этимологический словарь :
“Любовь Общеслав. Суф. производное (суф. ы< ŭ)от той же основы, что любить,любой. Исходное любы> любовь— под влиянием форм косв. падежей (род. п. любъве,вин. п. любъвьи т. д.), аналогично свекровь,морковь.”
Такие дела.
Конец.
о мир, ты текст 
Напишіть відгук